Андрей Пригов «Динамические факторы уродоморфии»

текст-инсталляция
28 октября 2006 года

Работы:



Экспозиция:



Тексты:

Дезоксирибонуклеиновое рабство.

Художник и ученый Андрей Пригов в своей работе дает точный и недвусмысленный ответ на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого, который в одной из авторских формулировок звучит примерно так: что общего между человеком (художником и ученым Андреем Приговым, как выдающимся представителем царства животных, потомственным млекопитающим, наследственным тероморфом и эукариотом в неисчислимых поколениях) и, например, простой, ничем не выдающейся колбасой из гастронома.

Человеку далекому от науки и искусства ответ может показаться очевидным. Судите сами: художник и ученый Андрей Пригов - вершина трофической цепи - идет в гастроном и покупает колбасу, состав которой более-менее постоянен: животный (перемолотые кости, сухожилия и плоть животных) и растительный белки (измельченная бумага и соя) в неравной пропорции. Андрей Пригов поглощает колбасу, которая в его организме расщепляется и используется для поддержания жизни и творческого развития.

С одной стороны материя высшего порядка организации (художник и ученый Андрей Пригов) поглощает в собственных интересах менее организованную субстанцию (колбаса). С другой стороны, на молекулярном уровне таковой процесс не был бы возможен, если бы между колбасой и художником не наблюдалось определенное сродство. И в определенном роде было бы правильно сказать, что волокнистые структуры колбасы посредством некоего процесса (пережевывания) измельчаются до молекулярного уровня, ферментируются во рту и кишечнике художника и в преображенном и обновленном виде проникают в его плоть. То есть молекулярные структуры слабоорганизованной в биологическом смысле колбасы стремятся использовать шанс к развитию, который предоставляет им высокоорганизованный организм художника.

Но отнюдь не простейшие паразитические наклонности колбасы занимают Андрея Пригова. Оставим эти ничтожные проблемы богословам, криптопалеонтологам и специалистам в области защиты прав потребителей. Вопрос, который ставит для себя, а равно и для всех нас, Андрей Пригов гораздо весомее: что общего между тем и этим, а если не между ними, тогда между чем и чем? Между колбасой и мной, между кристаллической слезой Чингисхана и привычкой англичан плеваться в умывальник, между бобрами и березовой брунькой, между Кириллом и Мефодием, вторым Иерусалимом, третьим Римом и скелетом тираннозавра в музее на Теплом Стане. И вообще: зачем прокариоты пошли на сговор с цианобактериями? где, где я вас спрашиваю, райская идиллия Эдиакара и благородные сады Венда с нежными матами и лишайниками, протянувшими свои изящные, но, увы, непрактичные ложноножки к свету и теплу? где благородные пеликозавры, подобные кораблям заболоченной пустыни, гордо несущие на собственных спинах распахнутые всем ветрам паруса? А однопроходная ехидна? Куда она подевалась? Слышу, слышу ее предрассветный крик! Девочка моя, что с тобой стало, что они сделали с тобой? Чьи зубы терзали твою плоть, чьи когти рвали сухожилия, чьим пометом раскидало твои атомы по земной тверди, чьи семена проросли тобой и чем они стали? Ответ есть. Его открыл для нас художник и ученый Андрей Пригов, который явился в галерею Art Business Consulting дабы освободить людей от дезоксирибонуклеинового рабства и его проклятых вопросов.

MX Lapa

Астафоморфия

Помню, еще достаточно маленьким - мне было где-то лет 7-8, не больше – родители посылали меня в близлежащий гастроном за нехитрыми радостями моего московского детства - хлебом, кефиром, молоком, вареной колбасой, ряженкой и прочим. Честно говоря, всякий раз я порядком нервничал, капризничал, предпринимал тщетные попытки спрятаться в своей комнатке. А путешествие-то всего длиной в 200 метров!

Я медленно спускался по лестнице, стараясь избегать лифта, подобного некому телепортационному устройству, значительно ускорявшему доставку к конечной точке назначения. Неверными толчками отворял дверь подъезда и мелкими, шаркающими шажочками направлялся в сторону гастронома. Каждый последующий метр я проходил медленнее предыдущего. Меня охватывало какое-то мощное чувство – нет, не страха. Что-то, скорее, между ужасом и благоговением. Я старался не смотреть на неумолимо приближающееся здание серого шершавого бетона. Глаза сами тянулись к этому неброскому саркофагу, внутри которого я постоянно обнаруживал, так смущавшее меня, присутствие того, что можно было бы обозначить как Иное.

Войдя в гастроном и в очередной раз обозрев скудный набор продуктов, разбросанных по прилавкам и стеклянным холодильникам, обычно вызывавших у покупателя чувство успокоения и уныния, я останавливался, как парализованный. Неподвижным взглядом упирался сначала в длинный батон бледно-розовой колбасы, рассматривая его несколько долгих минут. Затем переводил взгляд на какие-то кости, обтянутые жилами. Долго созерцал их неподвижным взглядом. Застывал перед посиневшими, как детские трупики, куриными тушками и скрюченными обрубками свиных ног. В том же состояние, близким к ступору, стоял перед овощами и грудами запекшейся грязью картошки. Даже перед нехитрой доской объявлений у входа.

Все эти вещи не были тем, чем их пытались представить бесхитростные продавцы и покупатели. Они являлись своего рода знаками, указаниями на что-то другое. На иной порядок вещей. На скрытую от нашего взора вселенную, бытие которой было выстроено на какой-то совершенно другой манер. Надолго застывая перед этими продуктами-знаками, я пытался разглядеть миры, скрывавшиеся за ними. Но все старания были тщетны.

В этих попытках прорваться в параллельную вселенную, я постепенно расширил зону моих наблюдений. Меня все больше завораживали всевозможные вещи – машины, дома, мусорные баки, люди. Даже тексты. И все это возрастало с каждым днем. Так продолжалось месяцы. Даже годы.

Параллельно в школе я изучал бесконечное количество текстов, преподносивших наш мир и его порядок вещей как самоочевидные. Но с накоплением различной информации углублялся и мой внутренний конфликт. Вооруженный универсальными схемами мышления, я пытался накладывать их на буквально завораживающие меня окружающие объекты. И с удивлением обнаруживал, что никоим образом не могу подогнать логику этих схем и привычные причинно-следственные связи, на которые они как бы указывали в окружающей реальности, к тем взаимосвязям и значениям предметов и явлений, которые открывались мне. Казалось, эти схемы мышления и языки описания были своего рода тонкой пленкой, моментально растягивавшейся и рвущейся, как только ее натягивали на острые углы бытия. Или, скорее - иного бытия. Эти углы и выступы легко проходили сквозь нее, нарушая и деформируя нанесенные на ее поверхность плоские схемы мироустройства.

Как ни старался я впихнуть вещи и события повседневной жизни в усвоенные модели, та же свиная нога или колбаса никак не могли вступить в «естественную» логическую связь с недавно умерщвленным животным. Они представлялись мне некими самоотдельными и самоценными явлениями или даже существами, подчинявшимися каким-то иным законам и неведомым принципам. Они жили своей вполне отдельной жизнью.

И поныне, сталкиваясь с тем или иным описаниям бытия, научными и философскими текстами, я вижу, как структуры, невидимые для настроенного определенным образом глаза (не обладающего определенной оптикой) и непостижимые для разума (мыслящего господствующими схемами описания мира), разрывают их. Они обнаруживаются в нашем мире, являя иной порядок, представляя нас и все, что окружает нас, как мутантов – результат иных линий наследования или же носителей ино-вселенского ДНК.

Андрей Пригов

Мета-антропо-импли-эксплицито (МАИЭ)

Послушайте!

Проблема столкновения и сосуществования космоса и хаоса, культурного и природного, познаваемого и непознаваемого в наше время наиболее остро, даже болезненно, актуализируется на границе взаимоотношения антропологического и неантропологического. До сей поры, эти отношения проигрывались и артикулировались по основной драматургической схеме «монстра доктора Франкенштейна» (или тех же оборотней и вурдалаков), модифицировавшихся в новейшие времена технологических новаций и космических одиссей в образы Элиенов или восставших биороботов. То есть, неантропологическое или квази-антропологическое изначально и непреодолимо враждебно истинно и традиционно антропологическому. (В отличие, скажем, от тех же времен архаических, особенно эпохи сосуществования с тотемическими предками, духами природы и самоотдельных вещей, где данная проблема решалась совершенно иным способом.)

Однако, заметим, последние проигрывания в культуре этих сюжетов постепенно приводит человечество к осознанию, что космос исполнен разнообразнейших способов реализации и существования разумного. Необыкновенная энергия и многообразие опытов проникновения в ино-пространства (уже почти постоянно виртуально присутствующие в нашей реальной практике, ощущаемо бок о бок с нами), а также дико разросшийся до невероятных размеров микромир тоже заставляют предполагать иные формы существования и нашей собственной задействованности в них. Даже больше - прорастания из них самыми неожидаемыми способами, путями и окказионально-угадываемыми связями. То есть, реальный генезис нашего расширенного существования пока, практически, непрослеживаем привычными методами апроприации и осмысления антропологического на земле.

Данный проект как раз посвящен проблеме многовалентности и неоднозначности (в привычных рамках конструирования действительности и существования антропологического в мире) генетических линий, вычитываемых из каждой конкретной личности. Тексты, тесты и схемы, представленные в проекте, которые в пределах недавно доминирующих культурно-эстетических опытов и практик могли бы быть поняты как критика и испытания способов языкового существования в культуре, в данном случае презентуют просто некую колеблющеюся и вздрагивающую пленку научно-рефлективной деятельности человека, реально отражающую на своей поверхности следы реального наличия за ними многомерных феноменов, немогущих быть пока схваченными во всей своей этой многомерной полноте. И взглядывая на подобные продукты интеллектуальной практики человека, мы не только квалифицируем языковые и дискурсивные усилия, но испытываем реальные переживания реального присутствия постороннего. То есть, что скрывается за арабесками человеческого письма?

Посему, некоторые странно обозванные прослеживаемые стадии генезиса вполне могут представлять проколы в неведомые пока нам мерности.

Ну, ясно дело, нынешние аппроприативные способности человека пока достаточно слабы. Вполне могут быть ошибки на этом пути, неявные схватывания запредельных и сопредельных голосов, неточные номинации, путающиеся с нашими обычными (художники ведь не пророки и не мистики откровения, типа Даниила Андреева, а простые и слабые человеческие существа). Но, тем ни менее, путь и интенция ясны. Именно на этом векторе и в этом поле надо искать объяснение и понимания всего представленного в проекте материала.

Понятно, что любой артефакт может быть прочитан в культуре многообразнейшими способами. Посему прочтения и квалификации, не совпадающие со здесь представленными и обозначенными, вполне возможны, не оскорбительны, но (по взаимному благорасположению сторон) взаимодополнительны и возможной своей многозначностью окажутся конгруэнтны помянутой многомерности непознанного пока во всей своей полноте пространства существования человека. И, соответственно, только играют на расширение значения проекта и полноты высказывания.

Спасибо за внимание.

Дмитрий Александрович Пригов